|
|
Издательство: Мелодия, 1987 Вес: 400 г.
Чёрный винил, АЗГ.
Сторона 1
1. Весело на душе
2. Смерть разбойника
3. Дудочка
4. Ерунда
Сторона 2
5. Дудочка
6. Посиделки
7. Дудочка
8. Ти-ри-ри
9. Дудочка
10. Вечерняя музыка
11. Дудочка
12. Воскресенье
Сторона 3
13. Дудочка
14. Скажи, скажи, голубчик
15. Страшенная баба
16. Белы-белы с неги
Сторона 4
17. Молитва
18. Матка-река
19. Дудочка
20. Дорога
Р. Суховерко, чтение (1, 2, 17)
B. Ларин, тенор (2, 14, 16)
Н. Герасимова, сопрано (10, 14, 18)
C. Белоклокова, сопрано (6, 10)
Л. Слепнева, сопрано (10, 14)
Е. Глухарева, меццо-сопрано (6)
И. Архангельская, сопрано (14)
А. Любимов, гобой (3, 5, 7, 9, 11, 13, 19)
Д. Лукьянов, В. Барков, Ю. Елоян, ударные (1)
Д. Лукьянов, В. Барков, Ю. Елоян, И. Крапенко, ударные (20)
Ю. Елоян, колокол (18)
Московский камерный хор Дирижер ВЛАДИМИР МИНИН
В истории отечественной культуры хоровая симфония-действо В. Гаврилина «Перезвоны» (По прочтении Шукшина) — произведение этапное. Оно не знает аналогов. Масштабность замысла и художественное совершенство его воплощения новаторство концепции, свежесть образов и органичное претворение национальных традиций сделали его в современной культуре событием первостепенной важности.
Премьера «Перезвонов» состоялась 17 января 1984 года в Ленинграде, а 12 февраля была повторена в Москве. В 1985 году сочинение было удостоено Государственной премии
СССР.
При первом же знакомстве «Перезвоны» завораживают спокойно льющимся светом, покоряют искренностью. Из простых и знакомых элементов — интонаций бытовых жанров, песенной мелодии и сочного, образного слова соткана их поэтическая материя. Гаврилин, подобно Мусоргскому, любит и жалеет своих героев, искренне сострадает и верит им. С любовью и восхищением обращается он к сокровенным тайникам души человеческой, к живущим там от рождения и до смерти красоте и добру, гармонии и справедливости, к вечным ценностям истории и культуры народа, к коренным особенностям национального самосознания.
Из пестрой мозаики картин и жанров, составляющих живую плоть сочинения, складывается грандиозная фреска истории человека и народа, их общей судьбы, возникает «голос народной жизни во всем ее многообразии» (В. Белов). Здесь и массовые народные сцены, и монолог героя, осмысляющего простые и вечные истины человеческого существования, а рядом колоритные, как бы выхваченные из самой жизни и запечатлевшие ее красоту поэтичные зарисовки посиделок и вечёрок, грустно-озорные частушки, завораживающая картина вечерней природы и таинственных ночных видений.
«По прочтении Шукшина» — такой подзаголовок дал своему сочинению Валерий Гаврилин. «Все написанное им предельно искренне, бескомпромиссно, полно любви к человеку и к родной земле, — писал Гаврилин. — Об этом я приглашаю поразмышлять своих слушателей. Так и выстраивается «действо»: начало и конец — трудная дорога. А в середине — свет. Он есть и будет в жизни всегда. И всегда будет любо выйти на простор,- взглянуть, как велика и прекрасна русская земля. И как бы ни менялся мир, есть в нем красота, совесть, надежда».
Что же такое эти многозначные и переливчатые «Перезвоны», само название которых наполнено столь многими смысловыми обертонами и историческими ассоциациями? Свою родословную они ведут от древней традиции колокольности в русской музыке. Многочисленные в сочинении звоны колоколов, курантов и колокольчиков знают историю страны и «звонкие судьбы», помнят лишение языка, изгнание и кандалы, вершины русской художественной и публицистической литературы, русского искусства. И привлекают они, прежде всего, своей емкой символикой, ибо это — звучащие быт и Бытие, измеренное время, празднично-буднично-трагическая симфония народной жизни, знак единения и общей судьбы. И все эти перезвоны то сливаются в один грандиозный символический звон несущейся вдаль Птицы-Тройки, то вновь рассыпаются на миллионы подобий, хранящих память-отзвук этого общего звона.
«Перезвоны» можно сравнить с древнерусской Книгой. Как древняя Книга они как бы «единым взором» охватывают Вечность и Время, историю Руси и житие отдельного человека. Обрамляющие номера — «Весело на душе» и «Дорога» — подобны потемневшему переплету или заставке, где множество причудливых картин, эмблем и виньеток. Здесь еще царствует хаос мирозданья. Отдельная человеческая жизнь еще не отделена от предшествующих и последующих, от многих других жизней. Однако уже положены ее пределы: Небо и Земля, Жизнь и Смерть, Добро и Зло, Ад и Рай. Между ними тянется Дорога. Следуя авторской интерпретации этого образа, человечество «вступает на путь жизни и идет по нему упрямо, с верой, с грехом, и каждого человека ожидает конец, но люди продолжают идти, дорога эта вечная, тяжкая, но почему-то необходимая».
Соединившись, мотивы хаоса и пути образуют пространство, где встречаются все и вся: радость и горе, веселье и грусть, слезы и смех, наивная надежда и рвущее сердце безысходное отчаяние — «слезы соленые, кони дареные, весело на душе». Поэтому, наверное, крайние части так напоминают гигантский театральный занавес, где соседствуют две маски: маска комедии и маска трагедии. Так же различны, контрастны две половины действа, но главный сюжет его начнется, когда будет перевернута заставка, когда «раздвинется занавес», зазвучит и предстанет притча о смерти благородного разбойника.
Начнется она с конца, на пороге его смерти и закончится последним его часом, но в эти обращенные к памяти мгновения вместится все. Так было в «Севастопольских рассказах» Л. Н.* Толстого, под большим впечатлением от которых создавались «Перезвоны». Так было и у Шукшина, ведь возвращение памяти к детству, отчему дому у него довольно часто, слова «а я беспречь назад оглядываюсь» — один из лейтмотивов его творчества и жизни. Не случайно в «Слове о «малой родине» он писал: «Когда буду помирать, если буду в сознании, в последний миг успею подумать о матери, о детях и о родине, которая живет во мне. Дороже у меня ничего нет».
Так же мог сказать о себе и лирический герой «Перезвонов» в этот краткий и великий час подведения итогов. Поэтому и становится этот последний час и житием, и молитвой, и исповедью. Вся жизнь пройдет перед человеком в это мгновенье. Она развернется перед судом его совести и будет представлена всевышнему как единственный и неоспоримый довод в мольбе: «Зачем же тебе не простить меня?»
Но судьба героя не просто жизнь и смерть где-нибудь в глухом тихом углу, а жизнь и смерть на дороге, в самой ее круговерти. С этого и начинается сама притча: «Ой, да схороните меня, братцы разбойнички, да между трех дорог, в перекресточке». Отсюда и лежащая на всем печать многоликости, контрастности. В первой половине — начало, свет, утро, весна, детство, праздник, во второй — ночь, тьма, зима, старость, смерть. Столь же контрастен и образ лирического героя — доброго заступничка и разбойника, странного шукшинского «чудика-дурачка» и крепкого мужика, грубого и нежного одновременно. Таковы и два его лика, два его голоса — тенор и бас (чтец), возвышенный и приземленный, детский и взрослый, певучий и говорящий — полетный голос мечты и тяжелого мудрого знания. Есть у них и «общий знаменатель», внутреннее бессловесное единство — их общая душа. Это — «Дудочка», в тембре которой как бы сплелись символика любви и простой деревенской жалости. Ее негромкая песня-разговор, песня-плач печальна и проникновенна. Она как будто все время силится, но не может вырваться из своего бессловесного плена. Только в начале второй половины «Перезвонов» («Скажи, скажи, голубчик») мы услышим слова ее песни. Это — слова матери, лейтмотив размышлений, воспоминаний человека. Вот эти слова:
«Скажи, скажи, голубчик, скажи, кудрявый чубчик, где ты живешь?
Скажи, скажи, голубчик, скажи, кудрявый чубчик, что ты поешь?
Скажи, скажи, голубчик, скажи, кудрявый чубчик, что не заснешь?»
Несколько раз звучит «Дудочка», вспоминая-предвосхищая три вопроса: «Где ты живешь? Что ты поешь? Что не заснешь?» На три главных вопроса и пытается ответить человек на пороге смерти, предъявляя как единственную свою драгоценность и оправдание всю прожитую им жизнь.
А основа ее — Родина, Душа и Совесть — главные источники Красоты, Правды и Добра, три главные нити, связывающие человека с его народом. Именно в них коренится его сила и утешение, его суть, его духовность. Будь герой «Перезвонов» писателем, он, верно, сказал бы: «Всю жизнь мою несу родину в душе, люблю ее, жив ею, она придает мне силы, когда случается трудно и горько. Красота ее, ясность ее поднебесная редкая на земле. Дело, наверное в том, что дает родина — каждому из нас — в дорогу... Я запомнил образ жизни русского крестьянства, нравственный уклад этой жизни, более того, у меня с годами окрепло убеждение, что он, этот уклад, прекрасен, начиная с языка, с жилья» («Слово о «малой родине»).
Первым и главным олицетворением этой красоты становится для человека его самая «малая родина», его Мать. Она незримо сопровождает его через всю жизнь, через все его «перезвоны». Образ ее предельно обобщен и для каждого конкретен. Это начальное звено и символ связи человека с народом, родиной и природой. Различны и едины лики Матери в «Перезвонах», ведь един и корень «род», объединяющий три эти слова.
Первый лик — мать в воспоминаниях сына, воплощение света и доброты, той реальной земной веры, что ведет и хранит человека в нелегком пути. Второй лик — реальная мать в беседе с сыном («Скажи, скажи, голубчик»). Чистоте светлой и сердечности противопоставлен агрессивный образ «Страшенной бабы» с гигантским арсеналом всего страшенного — нечистой силы, «нечистым котище змеины глазища, вострющи когтища», страшенным ножищем, кровищем и т. д. И хотя здесь борьба добра и зла постепенно переводится в сказочно-юмористический план детской игры (в отличие, скажем, от исповедальной «Молитвы»), Страшенная баба в «Перезвонах» — это уже не просто Баба-Яга из старинных сказок и отнюдь не добрая чудаковатая старушка современных ее интерпретаций, но обобщенный образ зла наступательного, символ человеконенавистной воительницы. По-видимому, отнюдь не случайно здесь возникают отчетливые аллюзии «Полета валькирий» Р. Вагнера. Третий лик матери — стихийная и могучая «Матка-река». От поколения к поколению несет она негасимый «свет жизни». Во всех этих ликах живет память сердца, память земли, память поколений — витает великий охранительный дух материнства. Вспомним и дудочку, которая рождена природой, сотворена человеком и звучит голосом матери. Теперь она — совестливая, добрая, поющая душа сына.
Так кто же он? Кто этот лирический герой «Перезвонов», соединивший в себе столь контрастные свойства? В нем, по признанию В. Гаврилина, «как-то перемешалось впечатление от творчества Шукшина с тем, что я знаю о живой личности писателя, этом могучем русском характере, о том, что такое народный герой и как складывается взаимоотношение между героем и народом».
Следует сказать и об особой театральности «Перезвонов». Она не столько внешняя (перестановки хора, необычное его расположение, пространственные эффекты, включение зала как «пространства соучастия», персонификация тембров, моменты «описания» героев и места действия), сколько внутренняя, связанная с многослойностью, диалогичностью и характерностью музыкальной речи героев. В ней отчетливо различимы: авторская интонация, речь героя и враждебных ему сил, его воспоминания и размышления, отдельные проникающие в партитуру звуки-символы самой жизни. Сложность возникающих при этом исполнительских задач и их близость исполнительской эстетике Московского камерного хора, в частности его поисков в области «хорового театра», очевидны. Прежде всего, это игровое начало, где слово — не только звук и фонема,, но стоящие за ним образы мира, характеры, подтекст. Оно наполнено здесь внутренним напряжением, оно — диалогично. Как в исконно народной манере, оно при этом целомудренно и сокровенно. Поэтому происходящее на сцене уже не столько исполнение «напоказ», «на публику», но обнаружение живущего своей сокровенной жизнью богатого внутреннего мира человека, его духовности. И эта проявляющаяся в самом звучании хора внутренняя театральность особенно отчетливо раскрывается именно в записи сочинения, где уже не видишь,- но именно слышишь хоровой театр во всей его многогранности и глубине.
А. Тевосян
Авторы:
 |
Оставьте отзыв об издании
| |
Рекомендации:
|
