Издательство: Радио и Связь, 1991

Вес: 190 г.

Мягкая обложка, 224 стр.

Первая книга Андрея Макаревича, включающая в себя воспоминания, стихотворения, рассказики. Большое место уделено рассказу о создании Машины Времени.

Андрей Макаревич написал книгу о "Машине времени". Дай ему Бог здоровья за то, что он сделал. Каждое слово этого абсолютно безукоризненного литературно текста исполнено настоящей хипповой лава, той самой, которая ол юнид из.
Я завидую ему не как автору, а как человеку его поколения: вот СИСТЕМА уже имеет чудесные интеллигентные мемуары, а мои любимые стиляги и весь этот наш джаз — пока нет. Мог бы написать Василий Павлович Аксенов, но не пишет. пока романы ваяет и сеет разумное, доброе, вечное на аккуратных лужайках кампусов. Мне самому очень хочется повспоминать, но не уверен, что есть что, да и сумею ли вспомнить? Боюсь, начну по привычке выдумывать.
Андрей же написал все как было. Как родной наш советский рок-н-ролл прорастал из-под неряшливо положенного идеологического асфальта, разрывая его трещины, оставшиеся от джазовых джемов в кафе "Молодежное". Как тень битлов пала на поколение. которое уж точно должно было жить при коммунизме, и укрыла его от этой перспективы. Как ни играли в ЖЭКах, с самопальными фанерными усилителями, в самострочных клешах и становились профессионалами независимо от самопальности. Как они жили в своей СИСТЕМЕ любви — независимо от окружающих системы ненависти.
Он мог бы назвать свою книгу так же, как и группу, — "Машина времени". Во всяком случае она вполне приспособлена для путешествия в молодость нашего рок-н-ролла. Но он назвал ее "Все очень просто" и правильно сделал. Потому что все действительно очень просто: там есть и "Машина", и время, и главное, что позволяло жить "Машине" и нам всем во времени, — любовь.
Александр Кабаков

Несколько раз в своей жизни я видел один и тот же сон. Суть его заключалась в том, что я должен был куда-то попасть, где меня ждали. По пути возникали разные бытовые сложности, я задерживался то тут, то там и в результате опаздывал, но как-то очень сильно — скажем, на целый день, — и приходил, когда никого уже нет, свет притушен, стулья перевернуты и уборщица моет пол. Не знаю почему, но более острого чувства потери я не испытывал потом уже никогда.
А. Макаревич